Ночь в февральском лесу

Отбушевала, отгудела, откружила февральская пурга, наметав пушистые сугробы по полям и опушкам леса, облепив и укутав мохнатые ели белоснежными шубами, наломав буреломов в непроходимых чащах, казалось, безжизненного леса. К ночи небо разъяснилось, затрещал по стволам, по сучьям лютый мороз, небо засветилось мерцанием ярких холодных звезд….

Лишь только опустились сумерки на заснеженный лес, со своих лёжек в снегу поднялись дикие кабаны. Оставляя в рыхлом снегу глубокие борозды, двигаясь за старой опытной самкой – вожаком стада, они пробрались к лесной поляне, на которой устроена подкормочная площадка для диких зверей.

Под большим навесом насыпаны бурты разнообразных кормов: зерноотходы, картофель, початки кукурузы, дикие яблоки и желуди. В крытые еловым лапником кормушки-ясли заложено лесное сено и подсоленные осиновые веники, а в поваленной на краю поляне осине – в специально вырубленных в стволе корытцах – выложена крупная каменная соль.

Дикие кабаны, повинуясь команде хозяйки стада, остановились в лесу у края поляны и замерли, прислушиваясь и принюхиваясь и ожидая команды-разрешения вожака на выход к подкормке. А на поляне у кормушек с сеном уже кормятся несколько косуль. Им особенно тяжело в эту пору глубоких снегов, поэтому и не уходят они вовсе далеко от подкормки, устроенной людьми….

Первыми из диких кабанов не выдерживают искушения ароматной, пахучей пищей молодые поросята. Пренебрегая опасностью и угрожающим сопением хозяйки-вожака, они бросаются по старым, заметенным тропам к навесам, смачно чавкая, начинают лакомиться зерном. За ними, не выдержав, выходят на открытое место и другие дикие кабаны. Последним к подкормке подошел самый осторожный дикий кабан – огромный секач. Подняв шерсть на загривке, он разогнал в стороны сородичей, разрыл рылом с мощными клыками бурт зерноотходов, смешанных с желудями и дичками-яблоками.

Из бурта с писком в разные стороны бросились мыши-полевки, прячась в глубоком снегу. Но всем спрятаться не удалось: из стоящего невдалеке кормохранилища мгновенно выскочила лесная куница, в прыжке поймала под снегом зазевавшуюся плевку и тут же, зажав в зубах извивающуюся добычу, скрылась под надежную защиту дощатого убежища кормохранилища.

Дикие кабаны, увлеченные поеданием кормов, казалось, не заметили удачной охоты куницы, а вот вспугнутые кабанами и внимательно наблюдающие за происходящим сверху белки подняли нешуточный переполох, завидя куницу: громко «цокая», они забегали по заснеженным ветвям елей, сбрасывая вниз целые лавины сухого снега….

Тихо и незаметно подкрадывающаяся к диким кабанам и косулям по глубокому снегу пушистая рысь замерла, притаившись, залегла в снег. Но отвлеченный от еды беличьим переполохом секач поднял голову, насторожился, прислушиваясь. За ним притихли и другие кабаны.

Первыми рысь обнаружили косули: они явно забеспокоились, заводили ушами, устремив настороженный взгляд на серое пятно на снегу. Тут же, вместе с ними подозрительное животное заметили и дикие кабаны. Секач мгновенно вздыбил шерсть, поднял вверх толстый, с кисточкой на конце, хвост и, клацая огромными клыками, бросился на рысь. В три прыжка рысь достигла леса, вскочила на старую осину, и оттуда, встав на толстый сук, выгнув спину, грозно зашипела на вставшего в недоумении у дерева огромного секача. Прыгнуть на него сверху рысь не решилась – не по зубам ей такая добыча. Да и поросенка или косулю сегодня ей не видать: все они уже насторожены и под надежной охраной.

Сквозь толстое снежное одеяло нависшего на ветвях снега донесся волчий вой. И хоть старые дикие кабаны знали, что этот вой им не опасен, что в это время у волков «свадебные» игры и турниры, – этим и вызван этот страстный вой, – стадо всё же покинуло поляну и углубилось в лес – подальше от появившихся грозных хищников.

Следом за дикими кабанами подалась и рысь. По натоптанной ими борозде в снегу она прошла за ними и свернула с кабаньей тропы в редкий ельник на краю клюквенного болота; и чутье ее не подвело: вскоре она обнаружила глубокие норки в снегу, в которых, как она знала, прячутся от мороза тетерева.

Рысь осторожно, тихо, шаг за шагом подкралась к первой лунке, присела и ловко прыгнула. Схваченный острыми кошачьими зубами за шею, тетерев громко захлопал крыльями, и это была последняя, прощальная помощь его своим собратьям: они мгновенно, с шумом повылетали из своих норок-лунок и скрылись в ночном лесу. А рысь, довольная, тихо урча, потащила добычу под ёлку, где еще не остыли следы тихо и незаметно удравшего от шума зайца-беляка.

Заяц добежал до края болота и остановился почти под ногами трех лосей, обгладывающих кору с поваленной ветром толстой, старой осины. Заяц знал, что под такой надежной защитой ему нечего бояться. И прибежавшей по свежему заячьему следу запыхавшейся лисице ничего не оставалось, как разочарованно и зло тявкнуть хриплым голосом на лосей, на зайца и, заметая следы пушистым хвостом, убраться восвояси.

Мороз крепчает. На черном небе, сквозь высокие, белоснежные и такие же пушистые как снег облака, выглядывает золотой диск Луны. Где-то жутко и тревожно заухал филин; еще чаще затрещали выстрелами от мороза деревья.

Не замирает и не замерзает жизнь в ночном февральском лесу. Наоборот, лес наполняется движением коренных своих обитателей, а белоснежное покрывало девственного, искрящегося мириадами алмазов-снежинок снега, все больше и больше расчерчивается полосами, бороздами, цепочками их следов после затянувшейся метели.